ДЗЕН ЧАЯ И САДЫ Золотой павильон, безусловно, великолепен, но в поисках характерного примера эстетики дзен, серьезный исследователь обратится к чему-то гораздо более скромному
и найдет это на другой окраине Киото, в Гинкакудзи. Гинкакудзи, или Серебряный
павильон, был построен внуком Есимицу сёгуном Асикагой Есимаса (1436-1490),
внесшим выдающийся вклад в японскую культуру и эстетику дзен. К сожалению,
почти все, им построенное, было разрушено в ходе ужасной войны Онин (1467-1477),
которая превратила в пепел большую часть Киото и положила начало Веку Воюю¬
щих Провинций. Тогда ввиду сложных обстоятельств не было возможности покрыть
Гинкакудзи серебром, и он так и дошел до наших дней деревянным павильоном,
скрытым среди тенистых холмов Хигасиямы. Возможно, однако, что Есимаса наме¬
ренно оставил его в таком виде, потому что здесь воплощено многое из того, что мы
понимаем под «культурой дзен». Здание олицетворяет собой принцип саби, когда
ценится нечто старое, поблекшее и грубоватое, и имеет особую ауру заброшенности.
Здесь также присутствует ваби — более абстрактное понятие, связанное с тишиной и
спокойствием240. Поблизости от него расположено Тогудо, в котором находится про¬
стая комната, считающаяся предшественницей японского чайного домика. Наконец,
вокруг Гинкакудзи простирается один из самых известных дзенских садов в Японии,
хотя он и был расширен в XVII веке и, скорее всего, не сохранил первоначальную
планировку. Ровная гладь белого песка с возвышающимся коническим холмиком,
как считается, изображает гору Фудзи и красивее всего выглядит в лунном свете.С саби и ваби связан гораздо более давний художественный принцип югэн, что
приблизительно можно перевести как «тайна, загадка». В искусстве югэн выражает¬
ся в достижении простого совершенства и совершенной простоты. Как «суггестивная
неопределенность смутного и, следовательно, духовного воздействия», искусство в
духе югэн скорее намекает на вещи, нежели прямо говорит о них. Театр Но представ¬
ляет собой самый великий пример югэн в действии, или скорее в бездействии, когда
именно моменты неподвижности, а не жесты, передают нечто очень важное241. Но
опять же, не надо торопиться заключать, что югэн, ваби и саби принадлежат только
дзен. Все они имели свои первоисточники задолго до появления дзен на сцене. Сеа-
ми (1363-1443), величайший мастер Но, взял уже существовавшие художественные
ценности, затем преобразовал и заострил их с помощью дзен. То, что было «привле-кательным» в Хэйанский период, стало «тро¬
гательным» в период Муромати. Но если даже
влияние дзен и узнаваемо в театре Но, сюжеты
и содержание его пьес далеко не исчерпываются
дзен-буддизмом. Эти странные истории о призраках и трагических жертвах несут в себе многое и от народных верований, и от стремления к
возрождению в буддистской Чистой Земле. Син
тоистские ками также играют тут важную роль,
так что театр Но можно рассматривать скорее
как выражение синкретической смеси японских
религиозных и художественных традиций как
по форме, так и по назначению242.Гораздо более близкую связь с дзен можно
найти в чадо (путь чая). Из всех видов времяпрепровождения, которым мог предаваться са¬
мурай, ничто так не регламентировалось традицией и не требовало таких знаний, как проведение чайной церемонии. Первоначально чай
появился в Японии как средство поддерживать
бодрость дзенских монахов во время их ночных
служений. Но одновременно с повсеместным
распространением этого напитка питье чая
превратилось в совершенно особый ритуал, прекрасно иллюстрирующий, как важна была для
самураев эстетическая сторона любого действия. Он заключался в выпивании чаши
зеленого чая в кругу людей со сходными ценностями в художественно изысканной и
утонченной обстановке. Церемония должна была проходить в чайной комнате, кото
рая обычно помещалась в специальном домике в чайном саду. Декор чайного домика
был традиционно очень простым и подчеркнуто грубоватым, в соответствии с прин
ципами ваби и саби. Гости должны были входить из сада и занимать места, после
чего чайный мастер, иногда это был даймё, присоединялся к ним через отдельную
дверь, сделанную нарочито низкой, так что мастер, проходя в нее и пригибаясь, словно почеркивал свое ничтожество. Иногда там подавалась еда, искусно приготовлен¬
ная и сервированная, но центром встречи всегда была сама чайная церемония, во
время которой мастер кипятил воду и подавал чай, следуя строгим правилам, что
позволяло гостям оценить каждый жест и элемент действа. Они могли восхищаться
керамическими сосудами, используемыми для церемонии, художественному отображению времени года в букете или на свитке с рисунком, игрой света в саду, частично
видимом в проемы раздвижных перегородок. Но более всего они были очарованы
движениями чайного мастера, чьи руки двигались в «ката чая» с легкостью, напоминающей грацию величайшего мастера фехтования.
Иногда же чайная церемония отходила далеко от понятий дзен, и виной тому
были неправильный подход самураев или те цели, которые ими ставились. В чайной
комнате Хидэёси, известного своей искушенностью в художественных вопросах, даже
деревянные балки были покрыты золотом, что никак не согласовывалось с принци
пами саби. Часто чайная церемония была средством обретения политических дивидендов. Результатом таких собраний могла стать информация, полученная у гостей,
политическая поддержка, подтвержденная присутствием на церемонии, товарищес
кие связи, укреплявшиеся в компаниях, подношения бесценных чайных сосудов и
иные земные выгоды. За чашкой прекрасного чая могло планироваться даже убийс
тво, и известно, что, по крайней мере, два раза совершалось и собственно убийство.
Говорят, что чайный мастер Сэн Рикю однажды отразил удар меча с помощью своего
чайного ковшика243. Като Киёмаса как-то пошел на чайную церемонию, проводившуюся соперником, которого он мечтал устранить. Он надеялся, что тот будет так увлечен ритуалом, что Киёмаса сможет неожиданно поразить его копьем. Но мастер был
столь бдителен и осторожен, что Киёмасе так и не удалось застать его врасплох244.
Понятно, что ничто не могло быть дальше от идеалов дзен, но ведь Като Киёмаса и не
имел отношения к дзен, будучи убежденным последователем Нитирэна.Даже когда чайная церемония проводилась со всей тщательностью, требуемой
дзен, в ней присутствовал потенциал социального соперничества. Путь чая отличал
эстета от невежды и проводил грань между терпеливым и торопыгой. Он раскрывал
наличие или отсутствие самоконтроля, необходимого самураю как в занятиях зазэн,
так и на поле боя. Он мог обнаружить его неспособность сосредоточиться, противостоять давлению. Тем самым путь чая становился словно бы критерием «личного отбо
ра». В чайной церемонии самурай упражнялся в особом военном искусстве, где вмес
то меча у него был только ум, а единственной защитой оказывались эстетические
познания, владение которыми было не менее необходимо, чем владение оружием.Существует много исторических анекдотов, напрямую соотносящих чайную церемонию с искусством боя. Уэда Сигэясу стали дразнить его более молодые товарищи
по службе у одного господина, говоря, что его исключительное искусство в проведении
чайной церемонии означает, что на поле боя уровень его мастерства будет, наоборот,
низким. В 1615 году, однако, Сигэясу возглавил передовой отряд Асано Нагаакира в
битве при Касий, которая стала важным этапом, предваряющим Осакскую летнюю
кампанию, и взял голову врага:Набор масок для
представления Кагура -
примитивного варианта
Но на храмовом
празднике в Симобэ. «Став перед всеми собравшимися, Сигэясу воскликнул: «Ну и как, парни? Вы
дразнили меня чайным пажом десяти тысяч коку (японские деньги. - Прим.
пер.) и говорили, что мой меч если и обагрится кровью, то только кровью кошки или мыши, а теперь как обернулось? Вы, которые никогда ничего не знали
о чае, а занимались лишь военными упражнениями, не только отличились
меньше меня, но даже вообще ничего не сделали!»245Многие храмы и монастыри дзен, которые придают Киото такое очарование, обязаны
своей привлекательностью в первую очередь прекрасным садам. Даже если эти сады
не ограничиваются выражением идей дзен, несомненно, что именно содержащаяся143путь (САМУРАЯ, воин A U РЕЛМГМЯНа заднем плане мы
видим чайный домик
Тодзи-Ин в Киото,
расположенный
в саду с прудом,
спроектированным
мастером дзен Мусо
Сосэки.в дзен-буддизме философия создает для них совершенную духовную основу. Одна из
особенностей этих садов — это их асимметрия, художественный принцип, присущий
даосизму, равно как и дзен. В «Книге чая» Какудзо Окакура признает эту двойствен¬
ную природу:«...[даосская и дзенская философии] уделяют большее внимание процессу
достижения совершенства, нежели самому совершенству. Настоящую красо¬
ту может увидеть только тот, кто мысленно дополнит незавершенное. Внут¬
ренняя сила жизни и искусства лежит в их возможности развития. В чайной
комнате (как и в саду) каждому гостю предоставляется возможность завер¬
шить воспринимаемое впечатление».В другом отрывке Окакура советует художнику оставить что-то недосказанным, что¬
бы дать возможность зрителю «завершить мысль. Так великий шедевр безусловно
завладевает вашим вниманием, пока вам не кажется, что вы часть его. Для вас там
есть свободное пространство, чтобы войти и достичь полной меры своей эстетической
эмоции»246. Так в «карэ-сансуи» (сухой ландшафтный сад), где в сложно аранжиро¬
ванном сочетании камней и песка угадываются мощные скалы, присутствуют все144элементы, кроме воды. Суть дзен в этой ситуации состоит в том, что зритель не только
воображает себе воду, но сам становится водой.Даже в планировке сада всегда присутствует нечто большее, чем просто идеалы
дзен. Выше уже отмечалось влияние даосизма. Например, трудно догадаться, по ка¬
ким соображениям выбраны отдельные камни, занимающие центральное положе¬
ние в красочном саду Самбо-ин в храме Дайгодзи в Киото. Да, скала, называемая
Фудзито, красива сама по себе, но выбрали ее потому, что ее поверхность была обаг¬
рена кровью самурая, убитого в войну Гэмпэй.
|
Стена творчества